16 декабря в Жанаозене было сумрачно, промозгло и безлюдно. Город словно замер, не зная, что ему делать: с одной стороны, люди не могут полноценно собраться и почтить память погибших во время событий 2011 года, с другой — в Жанаозене мало кто хочет праздновать День Независимости Казахстана. И еще повсюду полиция. Особенно на центральной площади, где десять лет назад бастующие нефтяники попали под дубинки и пули силовиков. 16 декабря репортер Азаттыка прошел по улицам Жанаозена, чтобы узнать, чем живет город в этот день.

Главная площадь города. Раннее утро. Холодный степной ветер разносит оранжевый песок по серой брусчатке. На площади — ни одного прохожего. Только полицейские и бездомные собаки. Последних в городе очень много. Крупные, тощие, голодные, с явной примесью крови тобетов — казахских волкодавов. Надеясь на подачку, они ластятся к людям, заглядывают в глаза, виляют грязными хвостами.

Вместе со мной в Жанаозен приехали журналисты телеканала «Настоящее Время» Даурен Хаиргельдин и Ганизат Оспанов. Когда выходим в город на съёмки, осторожничаем: по улицам передвигаемся только втроем, переходим дорогу на зеленый свет, после захода солнца, словно герои фильма о вампирах, безвылазно сидим в гостинице. Когда работаешь журналистом в Азаттыке, ожидать можно всякого, например каких-нибудь провокаций со стороны крепких ребят в штатском. Ребятам из «Настоящего Времени» приходится не легче.

Но сегодня мы ходили по городу спокойно: провокаций не было, а полицейские переходили на другую сторону дороги, едва мы показывались на горизонте. По главной площади города, которая десять лет назад стала эпицентром трагических событий, тоже можно перемещаться беспрепятственно, вот только делать там нечего. Только полицейские и собаки. Собаки и полицейские.

Помимо усиленного полицейского патрулирования, 16 декабря в районе центральной площади не работало ничего: были закрыты продуктовые магазины, кафе, не сделали исключения даже для супермаркета с громким названием «Нур».

— У нас сегодня выходной, мы не работаем, приходите завтра, — говорит девушка, сотрудница одного из городских кафе, в которое мы, продрогшие, пытаемся попасть в поисках горячего чая. Чтобы отогреться и пообедать, приходится переместиться в другую часть города, где меньше полиции и работают кафе.

Нефтяник Калмурат Султанбаев, с которым мы встречались 15 декабря, чтобы поговорить о событиях десятилетней давности, сказал нам напоследок: «Завтра я никуда не пойду, потому что каждый год 16 декабря к моему дому подъезжают сотрудники КНБ и следят за мной». Разумеется, 16-го мы отправились к Калмурату, чтобы посмотреть на каэнбэшников. Когда приехали, мужчина прибирал мусор возле дома, беспрестанно осматриваясь по сторонам.

— Вон, видишь, машина стоит? — говорит Калмурат, указывая на серую Toyota Camry, единственный автомобиль, припаркованный на этой улице. — Это меня пасут. Каждый год машина стоит у одного и того же дома, потому что там никто не живет, а рядом с другими домами они не могут парковаться, потому что выходят соседи и прогоняют их.

Рассмотреть, кто сидит в машине, и уж тем более подойти, чтобы проверить подозрения Калмурата, мы не успеваем: серая Toyota разворачивается и уезжает. Спустя десять минут, когда мы уже едем в такси в сторону центральной площади, Калмурат звонит и предупреждает: за вами «хвост» — в вашу сторону на большой скорости промчалась машина. Наши, говорит, так не ездят. Чувствуется, что мужчину очень нервирует вся эта ситуация с возможной слежкой и «хвостами». Смысл слежки непонятен: в безлюдном Жанаозене сложно потерять из виду троих явно не местных журналистов, да еще с видеокамерами и фотоаппаратами. Так что больше не буду об этом рассказывать, чтобы читатели не заподозрили меня в паранойе.

Уехав от Калмурата, продолжаем исследовать город. Редкие прохожие куда-то бегут по песчаным тротуарам и не хотят разговаривать с журналистами — то ли боятся, то ли привыкли молчать и сомневаться за последние десять лет. Меняем маршруты, перемещаемся во дворы невзрачных жанаозенских многоэтажек. Здесь более или менее живо: бегают дети, сидят старушки на лавочках, мужчины чистят автомобили от песка, который нанесло за день.

В одном из дворов двое мужчин варят мясо в больших казанах. Лица серьезные, смотрят настороженно, недоверчиво. Впрочем, в Жанаозене так смотрят все. Подходим, знакомимся, говорим, что журналисты. Один из мужчин, тот, что помладше, разговаривать не захотел и отвернулся. Второй более общительный, даже представился — Комек Амиров.

— 16 декабря мы не празднуем, потому что сегодня траур, а не праздник. Вот, готовим поминальный обед. Мы не забываем о том, что было, — говорит Комек и отходит к своим казанам с мясом. Под камнями весело потрескивает пламя. Дровяной дым пахнет домашним уютом и теплом.

Порывы холодного жанаозенского ветра доносят откуда-то музыку. Кажется, даже мажорную. Идем на звук. В одном из дворов видим огромную синюю палатку, разбитую прямо у подъезда. Музыка звучит оттуда. Из подъезда выходит маленькая старушка.

— У вас там свадьба? — вежливо спрашивает Даурен Хаиргельдин с микрофоном в руках.

— У нас тут детский праздник. Идите, идите! Нечего здесь снимать, не ваше дело! — говорит старушка и машет на нас видавшим виды полотенцем.

В этот день мы исходили город вдоль и поперек, но заметили лишь несколько баннеров, напоминающих жанаозенцам, что 16 декабря весь остальной Казахстан празднует День Независимости. В Жанаозене, судя по всему, такого праздника больше нет.

— Я не воспринимаю этот день как праздник, — говорит жительница Жанаозена Жанар Сагинова. — В нашем городе его не отмечают. Всё из-за того, что произошло в 2011 году, когда была забастовка нефтяников. Поэтому сегодня мы чтим память тех, кто погиб. Это ежегодная традиция. Так что День Независимости мы не отмечаем, не празднуем.

С Жанар солидарны многие жители города, но большинство из тех, с кем мы разговаривали, сторонились камер, старались отмалчиваться и совершенно не хотели говорить ни о том, что случилось 16 декабря 2011 года, ни о том, что происходит в их городе сейчас. Некоторые вели себя откровенно враждебно. Во дворе одной из многоэтажек мы разговорились с мужчиной, который согласился вспомнить на камеру о событиях десятилетней давности. Но его сын, молодой человек лет 30, при помощи крепких непечатных выражений объяснил, что отец ничего говорить не будет, а нам, журналистам, лучше стереть со своих камер всю информацию и убираться подальше, потому что в противном случае последствия могут быть печальными.

Разумеется, мы не стали спорить, а просто ушли. Но не из-за последствий. После 16 декабря 2011 года последствия стали печальными не только для жителей маленького городка, затерянного в песках Мангистауской области, но и для всех казахстанцев. Однако жителям Жанаозена досталось больше всех. И вряд ли за следующие десять лет здесь что-то изменится в лучшую сторону.