— Мы работаем в регионе, где тибетский вопрос не является частью основной политической повестки, но большое значение имеет рост китайского влияния. Вы как глава тибетского правительства в изгнании неоднократно говорили, что все страны, строящие экономические отношения с Китаем, должны учитывать так называемый "тибетский вопрос". Не довольствоваться только экономической выгодой, а задуматься о жестких действиях Китая в Тибете. Насколько вам удается продвигать это видение?
— То, в какой степени нам это удается, зависит от обстоятельств. Сейчас на фоне расширения китайского влияния многие стремятся понять, что же такое Китай. Поэтому очень важно, чтобы они узнали и о "тибетском вопросе". Ведь то, что произошло в Тибете, может случиться с кем угодно, в том числе с Европой.
Кто-то может даже сказать, что это уже происходит. Тибет был оккупирован или колонизирован в буквальном смысле. В Европе происходит экономическая оккупация. Через экономику оказывается политическое влияние. Это можно наблюдать в самых разных европейских столицах. Китайское влияние повсюду.
Поэтому есть те, кто хочет разобраться, на что способен Китай. И им необходимо знать о "тибетском вопросе", о настоящей и былой жестокости Китая в Тибете. Как он был оккупирован, подавлен, как разрушались буддистские храмы и монастыри, как 152 тибетца совершили самосожжение в знак протеста против китайской политики. Всё это показывает, на что способен Китай.
— Каково восприятие в европейских правительствах? Есть ли какое-то развитие?
— Мы об этом говорим уже 60 лет. Я на этой должности семь лет. Первые пять лет особого интереса к нашему вопросу мы не наблюдали. Проходили встречи "из вежливости". Они не верили тому, что мы говорили. Но теперь они хотят знать. На последних встречах они проявляли большой интерес, потому что китайская политика происходит здесь — в европейских столицах. Другое вопрос, что они намерены предпринять в этой связи.
— В начале года ваше правительство выражало надежду, что в ходе второго срока китайского руководителя у власти будет некая либерализация в позиции Пекина. Но то, что происходит в Восточном Туркестане, доказывает обратное. Пекин взял курс в обратном направлении. Многие жители этого региона, в том числе уйгуры, казахи и татары, исчезают, их помещают в "лагеря по политическому перевоспитанию"...
— Когда китайские военные впервые пришли к нам в Тибет, они обещали процветание, мир и гармонию. По данным организации Freedom House, которая публикует степень свободы каждый год, в 2016–2017 годах Сирия была признана самой несвободной страной. За Сирией шел Тибет. Многие знакомы с ситуацией в Сирии. Но сколько из них знает, что Тибет является территорией, где люди хуже всех обеспечены свободами? Что он второй в этом списке?
Это показывает суть китайской системы. То же самое сейчас мы наблюдаем в Синьцзяне, где таким же испытаниям подвергаются наши братья и сестры, живущие там. <...> Часть китайских управленцев, которые "наводили порядок" в Тибете, была направлена в Синьцзян, чтобы проводить ту же политику, использовать те же методы. То, что мы сейчас видим в Синьцзяне, — это как раз то, что было у нас.
— Но у вас не было "лагерей по перевоспитанию"?
— Были. И лагеря, и исправительные работы — всё это было. И люди исчезали. Но в Синьцзяне это делается в больших масштабах: через лагеря прошло больше миллиона человек. <...> Методы по подавлению и контролю над людьми, применяемые в Синьцзяне, начались в Тибете и теперь представлены во всем Китае. И они экспортируют всё это в тоталитарные режимы в разных частях мира. То, что происходит в Синьцзяне и Тибете, будет повторяться и в других местах. Теперь это не только вопрос тибетцев и уйгур.
— Вы уже сказали, что некоторые правительства с интересом наблюдают за экспериментами и методами китайских властей в Синьцзяне. Так, путинский режим предпринимает меры по русификации национальных меньшинств. И Москва пристально наблюдает за тем, что делает Китай со своими меньшинствами.
— Если посмотреть на ситуацию в мире, то демократия никогда еще не сталкивалась с подобными масштабными вызовами, а либеральные ценности никогда не находились под такой серьезной угрозой. Авторитарные правители, авторитарные режимы — они расширяются и распространяются по всему миру. И Китай находится в самом центре. <...> И что ты можешь с этим поделать? Ты можешь либо следовать по китайскому пути без демократии, либо нашей демократической модели.
— В чем заключается ваша модель?
— То, что мы строим, — это демократия. Меня избирают тибетцы из 30 государств. У нас есть избираемый парламент. Хотя мы и в изгнании, это эффективно функционирующая администрация. Мы также придерживаемся философии ненасилия. <...> Это тибетская модель. Если мы проиграем, то это будет не только наш провал, но и провал демократии и ненасилия.
— Но китайские власти рассматривают само существование тибетского правительства в изгнании как угрозу и проявление экстремизма.
— Это то, что они всегда говорят. Если бы мы были экстремистами, в нас должен был бы быть элемент насилия или чего-то радикального. <...> Мы хотим решить "тибетский вопрос" через диалог с представителями китайских властей. Это умеренный и рациональный подход. И если они считают нас угрозой, то это вопрос того, насколько они ощущают себя в безопасности, а не того, насколько неблагоразумны мы.
Материал проекта "Idel.Реалии".
КОММЕНТАРИИ